То есть внешне это выглядело странно, а изнутри того же НТК никаких странностей никто не заметил: именно вдоль этого шоссе разместилось большинство важнейших предприятий оборонного комплекса. То есть не большинство, конечно же, просто в непосредственной близости от этой дороги таких предприятий было больше, чем вблизи любой другой крупной трассы. Собственно, по этой же причине и Ярославская железная дорога первой стала полностью электрифицированной…
А второй дорогой, которую начали асфальтировать, стало шоссе уже Ленинградское — но его в асфальт одевали со стороны Ленинграда, поскольку завод в Сланцах свою продукцию именно в Ленинград в основном и направлял, а водить оттуда асфальт хотя бы в Бологое было пока делом крайне затруднительным, так как специальные вагоны для перевозки этого самого асфальта все были направлены на перевозку продукции Сызранского завода во-первых, а во-вторых, асфальторазгрузочные установки, которые перегретым паром нагревали стальные стенки вагонов для того, чтобы прилипший к стенкам асфальт все же из вагонов смог вывалиться, имелись лишь на подмосковных асфальтовых заводах. По этому поводу Андрей Александрович постоянно (и весьма интенсивно) пинал ленинградских инженеров, но при всем своем «административном ресурсе» товарищ Жданов так и не смог заставить их изготовить что-то работоспособное, а НТК, такие установки неторопливо производящий, на ближайшие пару лет поставки их в Ленинград не планировал.
Впрочем, по этому конкретному вопросу ни малейших разногласий у Андрея Александровича с НТК не возникало: он был прекрасно осведомлен о планах «асфальтирования местных дорог», составленных в химическом управлении Комитета и был полностью согласен с тезисом Веры Андреевны о том, что «возить взрывчатку по булыжной мостовой несколько неосмотрительно». Впрочем, сам Андрей Александрович вообще по этому поводу не расстраивался, ведь «колыбель революции» при нем успели заасфальтировать практически полностью и теперь новые дороги довольно быстро расходились от Ленинграда к областным городам (и даже деревням), а то, что возить приходилось все больше — и не только взрывчатки — он понимал более чем неплохо. И прилагал массу усилий для того, чтобы эти перевозки облегчить.
«Красный путиловец» — после полной смены руководства завода — перестал, наконец, изготавливать откровенно плохие танки, а высвободившиеся мощности были направлены на производство узкоколейных дизельных локомотивов. Узкоколейки теперь по всей стране массово прокладывались, и возили по ним торф, лес, всякие ископаемые с «малотоннажных» шахт, а во многих местах узкоколейки стали и основным видом пассажирского транспорта. Поэтому на заводе кроме локомотивов делались и узкоколейные вагоны, правда в самом Ленинграде эти вагоны делались лишь двух видов: пассажирские и думпкары, востребованные на шахтах и карьерах. А основная масса таких вагонов (и все узкоколейные вагонные тележки) изготавливалась на заводе в Тихвине. Впрочем, в Тихвине производились и думпкары «нормальной колеи» (с гидроподъемниками, выпускаемыми все же в Ленинграде), очень востребованные для перевозки шведской и финской руды по «северному пути», проходящим от северных шведских рудников до Оулу и далее через Костомукшу, Беломорск, Онегу до Котласа, где из этой руды (только шведской железной, финские руды цветных металлов в другие места уходили) и угля Воркуты выплавлялась сталь на запущенном в конце ноября заводе.
Область под руководством товарища Жданова тоже очень сильно поучаствовала и в постройке самой дороги (два завода изготавливали бетонные шпалы для нее), и в строительстве металлургического комбината (в основном людьми), так что орден Трудового Красного знамени, полученный за это, Андрей Александрович носил с гордостью. Но даже орден не дал ему повода возгордиться, так что работал он еще больше, чем раньше, хотя казалось, что «еще больше» уже просто некуда…
Вера в начале зимы практически все свое время тратила на решение многочисленных «организационных вопросов», главным образом связанных с резким ростом численности работников химпрома, ведь свою идею «вытащить из демобилизуемого воинства сотню тысяч человек» она не оставила. Причем так не оставила, что на предприятия химпрома было переведено уже полторы сотни демобилизованных бойцов — а их хотя бы где-то расселить требовалось. Летом это вообще бы особой проблемы не составило, но основное «сокращение армии» началось лишь в октябре, а зимой строить жилье было крайне непросто.
Особенно непросто было это сделать и потому, что «летние» планы по строительству хотя бы фундаментов будущих домов оказались сорваны: предполагалось, что парни, демобилизованные летом, работу выполнить успеют, но выяснилось, что эти «отставные бойцы» в большинстве своем никаким инструментом, кроме граненого стакана, не владеют. Их, конечно, кое-как подучили, но фундаменты от этого не появились…
Вообще-то в России еще с царских времен умели строить что угодно даже зимой, закрывая строящиеся здания разнообразными шатрами, но именно эта зима отметилась довольно сильными морозами и такие шатры спасали не очень. Но все же кое-где стройки все же велись, благо угля страна для отопления подобных строек добывала достаточно. Вот только самих шатров не хватало, и Вера изо всех сил старалась увеличить производство толстого «каландрированного капрона», из которого инженеры наловчились делать шатры «пневматические», в которые компрессоры постоянно подкачивали горячий воздух. Но чтобы увеличить производство, нужно было на заводы по выпуску самого капрона, нитей из него и ткацких фабрик больше рабочих направить, а этих рабочих требовалось где-то расселить…
Станислав Густавович, к которому Вера обратилась за помощью в попытке разрывания этого заколдованного круга, был категоричен:
— Если к задаче подходить традиционными методами, то решить ее получается несложно. Вот только решение мы получим где-то к маю, когда она уже и сама собой решится, так что я даже не знаю, что вам и посоветовать…
Поэтому решать задачу пришлось методами очень нетрадиционными, и Вере пришлось очень сильно напрячься именно как химику. Пенопласт из полистирола в стране производился уже три с лишним года, но делалось его мало, причем исключительно потому, что используемый в качестве вспенивателя пентан почти не производился. То есть в крекинг-установках его получалось достаточно много, но весь он почти сразу отправлялся на переработку, даже без надлежащей очистки — однако такую проблему Вере удалось быстро решить буквально в «административном порядке». И к новому году пенопласта стали выпускать достаточно.
Достаточно для того, чтобы в котлованах собирать опалубки для бетонных литых фундаментов, а заливаемый в них бетон просто грели электричеством: все же жилье Вера строила возле химзаводов, а там электричества было много. Ну а где не было химзаводов и электричества, туда просто подгоняли «мобильные электростанции» — но вот распределять эти электростанции по стройкам, следить, чтобы на них вовремя поступал бетон, чтобы топлива там было всегда достаточно, приходилось чуть ли не круглосуточно. Но — приходилось.
Потому что на самом-то деле Вере все это новое жилье было не особенно и нужно, а волновалась она из-за совсем других строек. Например, на линии от Соснового Бора до Луги за лето было оборудовано почти полтора десятка полевых аэродромов, но ведь аэродром — это вовсе не ровная полоса, на которую самолеты приземлиться могут. И вот на этих аэродромах тоже велись стройки, причем весьма интересные. И как раз для этих строек каландрированного капрона для шатров хватало, но весь морозы-то стояли нешуточные, а фундаменты там нужны были качественные. Но с применением «правильной химии» порядка пары сотен нужных фундаментов удалось поставить уже в начале января, а за то, что осталось на них возвести, Вера уже не беспокоилась. Она беспокоилась лишь о том, чтобы стройки эти не особенно бросались в глаза летчикам случайно пролетающих над ними самолетов (вражеских самолетов), и поэтому сразу две фабрики начали массово производить нетканое полотно под названием «геотекстиль» из полиэтилентерефталата…